Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна ( - Страница 22

Впав в эйфорию оттого, что придумал такой выход, матрос отважился открыть рот и сказал одному товарищу: «Сегодня никто не видел фройляйн Эллену».

И тот ответил: «Ни ее, ни суперкарго». Это было как бальзам. Правда, благотворное действие бальзама улетучилось через минуту. Текущий час уже покусывал матроса своими острыми зубками…

Очередная вахта Альфреда Тутайна закончилась, и ничего не произошло. Страх непонятного происхождения начал теснить его, как вода теснит утопающего. Матрос глотал навозную жижу своей нечистой совести, и ему делалось нехорошо. Он забыл, что хотел положиться на ложь. Он вспомнил о зримом; и это зримое — покойница — тянуло его к себе, как магнит притягивает железо. Его походка стала качающейся. Неутомимые голоса, поселившиеся у него в сердце, принудили его вновь ощупью пробираться во тьму глубокого корабельного нутра… хотя он боялся этого, как птенец боится алчного клюва вороны. Он начал дрожать, зубы у него стучали. Хотя он не видел ничего — от покойницы его отделяли палубы и переборки, — ему казалось, что он уже различает ее присутствие где-то внизу, под собой. Она покоилась, как в могиле, в не опасной для него отдаленности. Но что-то, будто на веревочных помочах, насильно тянуло его к ней. Веревки дергали матроса то вперед, то назад. Он нашел тот закуток. И наклонился. Его рука случайно дотронулась до холодных как лед губ. Он упал; падение дало покойнице новый шанс выразить свое окаменелое мнение о свершенном им преступлении. Она обхватила матроса негнущимися ногами. Он не закричал. Наоборот, этот ужас пробудил в нем дерзкую волю к сопротивлению. Он вцепился в труп. Поднял его. Теперь в борьбу с ним вступила еще и немилосердная близость Высшей силы. Матрос держал в руках остывшее жесткое тело, которое искривилось, потому что его принудили долго сидеть в углу. Живой и Мертвая вступили в спор.

«Теперь я такая, — сказала девушка. — Холодная, оцепенелая, жесткая, кривобокая. Я не хочу ни через какую дверь. Хочу оставаться там, где я есть».

Он потащил ее прочь. Рявкнул: «Все-таки ты пройдешь со мной через эту дверь!»

Она засмеялась, слегка дохнув вонью: «Я никуда не хожу, я даже не танцую, я только сижу».

Она стала выкобениваться. Упиралась в дверную раму то головой, то руками и ногами. Пот ручьями тек со лба Альфреда Тутайна. Теперь уже он упирался изо всех сил в ее строптивое тело. Сомнений у него не осталось. Что будет с его желудком, то и будет… Он не видел когтей, уже выпущенных — против него — незримым пространством. Собрав последние обломки своей воли к самосохранению, он продолжал этот поединок. И мертвая мускульная сила Эллены наконец поддалась. Альфред Тутайн вместе с ее безжизненной плотью прорвался сквозь дверной проем. И потащил покойницу дальше. Снова взгромоздил себе на плечи. Груз теперь удвоился.

Эллена засмеялась и сказала: «Я могу сделать себя тяжелой как свинец».

«Сделай, сделай! — закричал он. — Тогда я расчленю тебя на куски».

Колени у него подогнулись. «Дальше, дальше», — приказал он себе. И стал спускаться по трапу. Продвигался вперед ощупью: четверть шага, еще четверть… В этом аду он находился больше часа. Когда же наконец спрятал покойницу, обратный путь разверзся перед ним зияющей бездной. Он должен был провести свое сознание назад через преисподнюю. Он прикрыл лицо рукой, чтобы шныряющие кругом чудища хотя бы не выжрали глаза. «Что с тобой, Альфред Тутайн?» — спросил чей-то голос. «Ничего», — ответил матрос.

Он очень спешил. Через двадцать шагов отнял руку от глаз, открыл их. И, ослепленный, снова зажмурился. Он был на верхней палубе. Мокрая блуза липла к телу. Брюки, с темными пятнами влаги, источали слабый запах мочи и гнили. Страх заставил его бедную кровь выделять смертный пот. Пришлось пойти мыться. Он утратил надежду. Он ждал, что его вот-вот позовут. Но ждал уже не с нетерпением и не с покорностью, а как казнимый на подожженном костре ждет клубов дыма, чтобы они удушили его и прекратили боль. Беззащитно. Он тщательно помылся.

Обеденное время миновало. Капитан, суперкарго, жених Эллены теперь рыскали по кораблю. Эти господа наверняка думали, что ведут себя очень осмотрительно. Так или иначе, их поиски были поверхностными. Двери, за которые им хотелось заглянуть, они осторожно приоткрывали на щелку и тут же снова закрывали, будто собирались лишь удостовериться в очевидном. Альфред Тутайн был словно цепью прикован к действиям этих трех. Сердце его колотилось от невыносимого напряжения: казалось, оно хочет проскочить между ребрами и вырваться во внешний мир. Любопытствующие глаза виновного, тревожно поблескивая, шныряли вокруг. Спасало его лишь пассивное невежество остальных. Игра красок и морщинок на лице матроса от их внимания ускользала. Как и нервозность в его руках и ногах. Ноги то сами устремлялись к адскому месту — где покойница, приникнув к земле, молча ждала убийцу, — то обращались в бегство, унося с собой его раненую душу. Кто-то сказал: «Дочь капитана исчезла».

«Это уже не тайна», — ответил Альфред Тутайн. Матросы, тугодумы, начали совещаться. Альфред Тутайн по капле подливал в их слова яд. И яд действовал. На истомленный жаждой волшебный лес Пауля Клыка пролилась влага. Обильный мягкий дождь, благодаря которому похотливые растения пустили ростки… Узловатые, серолицые стволы, которые стояли без листьев и оставались без листьев… высоко, в отмерших ветвях, обвешанные дикими пыльными лишайниками, похожими на волосы утопленников, чья кожа превратилась в зеленый ил под корнями болотного аира, — так вот, эти стволы окорили сами себя и породили чудовище, которое уже было описано…