Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна ( - Страница 264

264

В начале декабря мы наконец отправились в путь. Никто из друзей не знал ни дня и часа отъезда, ни пункта нашего назначения. Мы исчезли, не попрощавшись, как исчезла в начале года вдова Гёсты.

Мне вспоминается Йоль, который мы, два чужака, отпраздновали в гостинице маленького портового города на острове Фастахольм. Этот остров тогда еще не был нашей родиной. (Имя города мы забыли еще прежде, чем настало утро. Но потом мы мало-помалу узнавали его улицы и дома, эти низкие фахверковые дома цвета известки и дегтя или оттенка «флорентийский красный», и лица людей, и различные тамошние учреждения, и профессии или занятия местных жителей, и маленький рыболовецкий флот. Отель назывался Ротна. Но Ротна — это еще и сам город. Ротна — его гавань. Ротна — банк. Ротна — фамилия многих светловолосых или темноволосых ребятишек. Ротна — табачная и винная лавка. Ротна — заведение мелочного торговца. Ротна — судостроительная фирма. Ротна — городская газета и ее главный редактор Зельмер.) Привезенный нами домашний скарб пока что хранился в одном из сараев у причала; кобылу мы пристроили в гостиничную конюшню. Где-то на дальнем плане гранитные холмы этой омываемой морем земли раскинулись под низкими облаками, окутанные их влажной дымкой и соленым туманом. Мы этого пока не знали. Здешние леса и ущелья до сих пор оставались для нас только грезой: грезой о том, что какая-то их часть со временем станет нашей собственностью. И все-таки: вряд ли я когда-либо переживал дни, которые могу считать более ценными, чем эти. Мы ведь тогда оставили за плечами буквально всё. Последние узы, еще соединявшие нас с людьми, распались. Мы больше не считали, что должны отчитываться в своих поступках перед кем бы то ни было. Мы не собирались браться за что-то новое, а хотели только безопасности и соблюдения принципов, связанных с нашим давним заговором; хотели принимать время, отмеренное нам время, как ежедневный насущный хлеб. Хотели, пусть и несовершенным образом, решать встающие перед нами маленькие задачи. Быть добрыми к животным. И не мешать людям оставаться такими, каковы они есть, — потому что никакого прогресса не существует.

Может, поначалу мы и показались хозяевам гостиницы подозрительными. Но ни к каким серьезным последствиям это не привело. Хозяева в любом случае отбросили бы свои подозрения, привыкнув видеть нас каждый день. То, что когда-то представлялось нам важным, уподобилось облетевшей листве. Если бы в тот момент нами не овладела меланхолия, мы поистине были бы спасенными. В гостевой книге мы записались как барышник и композитор. Само указание на эти профессии обезоруживало нелепые домыслы. — Итак, мы сидели возле теплой печки в большом, выкрашенном темно-зеленой краской гостиничном номере. Как если бы мы завершили очень долгий, утомительный труд — возведение храма, выкорчевывание леса, изменение русла реки; или как если бы были усталыми рабочими, сбросившими свою ношу после окончания строительства Китайской стены, которое длилось много десятилетий: с таким чувством мы теперь отдыхали. Мы загромоздили весь стол коробками с разными сладостями и наслаждались этими лакомствами. Мы пили пунш. Горели свечи в гнутых оловянных подсвечниках. Тишина между нами была не менее очищающей, чем доверительный диалог. Мы обрели покой; и даже время здесь двигалось очень медленно, как улитка.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Чтобы облегчить понимание комментария, я попробую представить пестрый мифологический мир трилогии более обобщенно-наглядно — с помощью двух известных изображений (может быть, знакомых и Хансу Хенни Янну).

Первое — иллюстрация к «Изумрудной скрижали», сделанная швейцарским гравером Маттеусом Мерианом Старшим (1593–1650) в 1618 году. Гравюра (см. ), собственно, представляет собой мандалу, она разделена двумя пересекающимися перпендикулярными осями, а центр ее образуют концентрические круги. Вся верхняя половина — незримый для человека космический мир. «Наверху большее по размерам Солнце Единого Ума, лучи которого объемлют всю Вселенную, поднимается позади небесного Солнца» (я цитирую здесь и далее пояснения к гравюре Денниса Уильяма Хаука: Hauck, в Интернете). В этой верхней половине мы видим, в овалах, имя Яхве, символы Иисуса Христа (Агнец) и Святого Духа (голубь), а также сонмы ангелов.

Нижняя половина поделена на дневную (солярную) часть [по отношению к нам она находится слева] и часть ночную (лунарную) [по отношению к нам — справа]. Такая композиция приводит на память строки из дневника Янна (см.: Деревянный корабль, с. 468):

...

На видном месте я соорудил крест из овса (Haferkreuz), [символизирующий] четыре стороны света, четыре понятия: верхний мир (Oberwelt), нижний мир (Unterwelt), рациональное, иррациональное. Позитивное и негативное, нашу жизнь и наши сны по ту сторону всего сущего.

В самом низу — четыре первоэлемента в стеклянных шарах, охраняемых двумя птицами: слева — огонь и воздух под крыльями феникса (Phoenix), символа возрождения; справа — вода и земля под крыльями орла (Aquilla).

«Левая, или солярная, сторона гравюры изображает процесс кальцинации. <…> Красный лев символизирует огненную, маскулинную энергию делания. <…> Мужчина — это Sol [Солнце], представляющий маскулинный компонент природы и личности» (Hauck). Вообразим себе, что этот мужчина — Густав Аниас Хорн, человек, наделенный творческой энергией, и удовлетворимся пока таким объяснением. Лайонел Эскотт («Львенок, обитающий на Востоке») — так звали таинственного персонажа, построившего деревянный корабль.

264