Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна ( - Страница 313

313

То есть язычество представляется Янну подспудно существующим и сейчас, а его естественной колыбелью, как думает Янн, по-прежнему остается Средиземноморье, в частности — не-столичная Франция, еще сохраняющая следы давней галло-римской культуры. Именно оттуда ведет свое происхождение Тутайн.

Город Ангулем расположен близко от Пуатье и выбран, может быть, потому, что он упомянут в пророчестве Нострадамуса (X, 72; см. Пензенский):

В году тысяча девятьсот девяносто девятом через семь месяцев
С неба придёт великий Король ужаса,
(или: Великий небесный царь-искупитель)
Воскресит великого Кораля Ангулемского.

То есть, возможно, в романе содержится намек, что язычество когда-то должно возродиться и что произойдет это именно на территории кельтов, в Ангулеме.

О том же монархе в другом пророчестве Нострадамуса (V, 41) говорится:

Рожденный в ночной тени будет царствовать,
Полный царственной доброты,
Он возродит свою древнюю кровь,
Возобновляя Золотой век вместо бронзового.

Между прочим, Ангулем, принадлежавший в XIII — начале XIV века Лузиньянам, графам Ангулемским, был местом, где возникла легенда о полуженщине-полурыбе Мелюзине, супруге графа, которая даже изображена летающей над замком, в образе дракона, в «Великолепном часослове герцога Беррийского» братьев Лимбург (XV век), на иллюстрации к месяцу марту (в «Реке без берегов» именно в главе «Март» появляется Буяна, имеющая черты сходства с Мелюзиной, см. ).

Сам Тутайн носит имя кельтского божества, отождествлявшегося с Меркурием, а его отца, возможно, уместно отождествить с Лугом, самым великим богом римской Галлии, который тоже ассоциировался с Меркурием, но считался изобретателем всех искусств, знатоком магии и покровителем мертвых; он также был богом-королем, то есть королем богов и покровителем королевской власти (Мифы кельтских народов).

414

Он мог такое говорить, без иронии, и вместе с тем непрерывно думать о коричневых, как какашки, перчатках. <…> Если бы он надел желтый костюм — что, несомненно, выставило бы его мощный костяк в более привлекательном свете, — он мог бы повязать себе и зеленый галстук. Это символические для Янна цвета, намекающие на бренность человека и других тварных существ (см.: Деревянный корабль, с. 270, 305–306 и 380).

415

Она, как и всякая любовь, связана со ртом и с пузом. Она тоже, подобно осенним деревьям, роняет листья. Она не остается зеленой. Она желтеет, потом становится коричневой, и потом вся листва опадает. Ср. реплику хора в «Новом „Любекском танце смерти“» (Деревянный корабль, с. 270): «Всё мощно растущее / видит сны под зеленым небом, / предчувствуя свою желтую смерть».

416

…лес Моесгор… Лес и усадьба под Орхусом (Дания), где сейчас находится музей викингов, включающий, среди прочего, коллекцию камней с руническими письменами.

417

…для всего того, что настигло его позже (was ihn später ereilte). <…> Вскоре после быстрого иссыхания юношеской дружбы его тоже настигла обычная для человека судьба. Последний незавершенный роман Янна называется «Это настигнет каждого» (Jeden ereilt es). «Настигает» человека его смерть и/или судьба. В монологе Ионафана из пьесы «След темного ангела» об этом сказано так (Dramen II, S. 421):

...

Сегодня меня настигла такая человеческая судьба, о которой я прежде не подозревал: быть врученным кому-то, кто по видимости является моим подобием, как если бы я выносил его в своем чреве. У меня ощущение, будто, оказавшись вблизи тебя, я впервые врос в мироздание, познал пронизывающий его смысл — был ощупан следами твоей сущности и допущен к бытию. Прежде, на протяжении двадцати лет, я оставался притупленным: не полностью очнувшимся (war ich stumpf, unvollkommen erregt).

Речь идет о встрече Ионафана с божественно одаренным музыкантом Давидом, заключающем в себе «след темного ангела». Фалтин же, напротив, говорит о заурядной, «естественной» судьбе, предполагающей, что цель человеческой жизни сводится к биологическому продолжению рода.

418

Поначалу его — мужчину, ставшего объектом спора — щадят. Однако вскоре жестокое соперничество, оставляющее права только собственному «я», перехлестывает рамки элементарного уважения к другому. <…> С отвращением он осознает, что прелестное дитя, которое в любви было таким чистым, безудержным и праздничным, пестует в себе дурные наклонности и своим коварством, хамством, мстительностью отравляет их общий воздух. Три года терпит он эту адскую муку. За этим рассказом угадываются эпизоды биографии самого Янна. В 1934 году в Гамбурге Янн знакомится с уроженкой Венгрии Юдит Караш (1912–1977), которая, окончив в Германии школу Баухауза, работала фотографом. В 1935 году у Янна начинается роман с этой молодой, похожей на мальчика женщиной (Ловам, «моей лошадкой», как он ее называл по-венгерски). В июле того же года она приезжает на остров Борнхольм и поселяется вместе с семьей Янна на хуторе Бондегард. В 1939 году происходит разрыв, Юдит уезжает в датский город Сённерборг, где посещает ткацкую школу и изучает историю искусств. С июля 1941-го по октябрь 1945 года она снова живет на хуторе Бондегард. Потом переселяется в Копенгаген, а в 1949 году возвращается в Венгрию, где в 1977-м кончает с собой…

Трудную обстановку в семье Янна описал — в книге «Притча об искаженном кристалле» — Вернер Хелвиг, побывавший на хуторе Бондегард вскоре после того, как Янн его приобрел (Parabel, S. 42–43):

313