Тутайн заранее дал мне понять, что доктор Бостром лично заинтересован в этом эксперименте (речь шла о всегда нечистоплотном научном интересе) и что он рассчитывает избежать неприятных последствий благодаря нашему отъезду, который в любом случае состоялся бы. Поэтому я больше не обращал внимания на витиеватые рассуждения доктора. Мы двое были решительными статистами в причудливой медицинской драме…
Нас положили на две сдвинутые операционные койки, бок о бок. Из всей одежды нам оставили только брюки. Доктор Бостром бегло нас осмотрел. И сказал с легким презрением:
— Что это за рубцы под сосками? Ничего красивого в них не вижу.
Ответа он не получил. Да и не ждал. Он лишь заметил в связи с этой темой:
— Недавно один парень пятнадцати или шестнадцати лет накачал себе брюхо углекислым газом. Засунул шланг в прямую кишку и открыл вентиль стального баллона с газом. Парню помогали три или четыре товарища, хотевшие посмотреть, как выглядит раздувшийся человек. Эта игра, разумеется, закончилась смертью. На теле погибшего можно было бы выбивать барабанную дробь.
Левую руку Тутайна соединили подобием наручников с моей правой — руки были как две сестры, по-настоящему преданные друг другу. Потом между нами соорудили стойку с зажимами, его правую и мою левую руку тоже соединили, и эту вторую пару близнецов подвесили к стойке. На правое плечо нам наложили резиновый жгут. А над нашим сердцем укрепили выслушивающий аппарат.
— Я сделаю вам маленькую местную анестезию, — сказал доктор Бостром.
Он был мастером наркотических, эйфорических, фантастических, онирических, гипнотических и возбуждающих средств. Владел ампулами, содержимое которых меняет души. Он щедро делился этими волшебными силами. В чем мы уже убедились. Медсестра протерла нам спиртом предплечья; игла одного шприца четырежды вошла под кожу четырех рук. Потом врач именно в этих четырех местах, сделав маленькие надрезы, вскрыл мышечную ткань, нашел локтевые вены и вставил в каждую по тонкой канюле. Канюли, по две, были присоединены к с трубкам с трехходовыми кранами, а каждый кран — к стеклянному насосу. Один из этих насосов обслуживал сам доктор Бостром, другой был доверен его молодому ассистенту.
— Так, — сказал главный экспериментатор и потянул вверх поршень насоса, — теперь мы докажем существование нового вида родства.
Молодой человек, неотрывно смотревший на руки доктора, повторил его движения, и я увидел, как две стеклянные колбы наполняются кровью. Моей кровью, кровью Тутайна.
— Так, — повторил доктор Бостром, когда обе колбы наполнились. — Пятьсот кубических сантиметров. — Он повернул кран, молодой человек тоже повернул свой кран. Оба теперь вжали поршни насосов внутрь, и кровь исчезла из колб. Моя исчезла в теле Тутайна, его — в моем.
Процедуру тотчас повторили.
— Тысяча кубиков, — сказала медсестра.
— Еще раз, — сказал доктор Бостром.
— Тысяча пятьсот, — сказала сестра.
Я увидел, что в руке у нее карандаш и что она записывает это число.
— Теперь мы должны быть готовы ко всяким неожиданностям, — сказал доктор Бостром со сладострастной живостью.
— Мы чувствуем себя превосходно, — откликнулся за нас обоих Тутайн.
Доктор, казалось, не услышал этого замечания. Он лишь решительно сказал:
— Еще раз! Я провожу свои эксперименты основательно, а не абы как.
— Две тысячи, — сказала сестра.
Я почувствовал, что вроде как борюсь с подступающим обмороком. Но головокружение быстро прошло. Я лишь удивился, что, когда сестра произнесла: «Три тысячи», — доктор Бостром с озабоченным видом стал прослушивать мое сердце. Он спросил, будто обращаясь к стене операционной:
— Будем продолжать?
— До шести литров, — подтвердил Тутайн, — никак не меньше. Тогда выйдет половина на половину.
Тут вмешался и я:
— Само собой. Я чувствую себя превосходно.
— Закройте все же глаза, — посоветовал доктор Бостром. — Сестра, ватный тампон! И дайте мне приготовленный шприц!
Я послушно закрыл глаза; и глубоко вдохнул стерильный, острый запах. Я чувствовал себя необычайно хорошо. Я слышал цифры: четыре тысячи, четыре пятьсот, пять тысяч. И потом — голос врача:
— Скорей, скорей… сестра! Надо же довести до конца… Это меня интересует. Это важно. Мы и так потеряли время…
Канюли молниеносно исчезли из наших вен. Края ран на руках были соединены зажимами, сестра наложила повязки. (Кажется, сам я этого не видел.)
Меня знобило. Я приподнялся на локте. Тутайн, с улыбкой на губах, лежал рядом. Глаза у него были закрыты.
— Что с ним? — спросил я встревоженно.
— Последующий обморок, — сказал врач. И сделал Тутайну инъекцию. Прошло очень много времени — так мне показалось, — прежде чем Тутайн открыл глаза.
— Глупо, — сказал он, — что со мной случилось такое.
— Может, на несколько дней, предосторожности ради, положить вас в больницу? — спросил доктор Бостром.
Тутайн яростно запротестовал.
— Тогда я вызову машину, она отвезет вас домой, — сказал доктор.
— Согласен, — сказал Тутайн.
— Я вас скоро навещу, — заверил нас доктор. — Дальше все будет хорошо… Или совсем плохо.
Мы оделись. Медсестра сообщила нам, что наемный автомобиль стоит перед дверью. Она открыла нам дверцу и убедилась, что мы уселись на заднем сиденье. Дала какое-то указание водителю, которое я не расслышал…
— Уф, — сказал Тутайн, когда мы вошли в дом, — я чувствую потребность… но не могу сообразить, в чем.