Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна ( - Страница 268

К оглавлению

268

Овидий — Овидий. Метаморфозы. М.: Художественная литература, 1977 (перевод С. Шервинского).

Пензенский — А. А. Пензенский. Творчество и деятельность Мишеля Нострадамуса в контексте культуры позднего Возрождения. Автореферат диссертации. М., 2001.

Пер Гюнт — Генрик Ибсен. Пер Гюнт. Драматическая поэма в пяти действиях. М.: ОГИ, 2006.

Платон — Платон. Диалоги. Книга первая. М.: Эксмо, 2008.

Психология и алхимия — Карл Густав Юнг. Психология и алхимия. М.: Рефл-бук — Ваклер, 1997 (перевод С. Л. Удовика).

Психология переноса — К. Г. Юнг. Психология переноса: Статьи. М.: Рефл-бук, К.: Ваклер, 1997 (перевод М. А. Собуцкого).

Скандинавская мифология — Кирилл Королев. Скандинавская мифология. Энциклопедия. М.: Эксмо, 2007.

Средневековый образ — А. Е. Махов. Средневековый образ: между теологией и риторикой. Опыт толкования визуальной демонологии. М.: Издательство Кулагиной — Intrada, 2011.

Степун — Ф. А. Степун. Мистическое мировидение. Пять образов русского символизма. СПб.: Владимир Даль, 2012.

Таинство воссоединения — Карл Густав Юнг. Mysterium coniunctionis (таинство воссоединения). Минск: Харвест, 2003 (перевод А. А. Спектор).

Фрейзер — Джеймс Джордж Фрейзер. Золотая ветвь: Исследования магии и религии. М.: Академический Проект, 2012 (перевод М. К. Рыклина).

Хейзинга — Йохан Хейзинга. Осень средневековья. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2011 (перевод Д. В. Сильвестрова).

Эллинские поэты — Эллинские поэты. Эпос, элегия, ямбы, мелика / Под ред. М. А. Гаспарова, О. П. Цыбенко, В. Н. Ярхо. М.: Ладомир, 1999.

Эпос о Гильгамеше — Эпос о Гильгамеше («О все видавшем») / Перевод с аккадского И. М. Дьяконова. М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1961.

comments

1

Вторую часть трилогии Янн начал писать в конце 1936-го или в 1937 году. Первоначально она называлась Die Aufzeichnungen des Gustav Anias Horn — «Записки Густава Аниаса Хорна» (по образцу романа Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге»).

Позднее слово Aufzeichnungen было заменено на слово Niederschrift, которое имеет три значения:

1) рукопись (но не, скажем, дневниковых записей, а связного текста, составленного с определенной целью);

2) протокол (например, свидетельских показаний) и

3) нотная запись музыкального произведения.

Поскольку в трилогии постоянно идет речь о некоем суде, о попытке оправдать свою жизнь, я выбрала значение «свидетельство». Юрг Бахман, изучавший рукопись трилогии, предлагает понимать название как «Протокол» (Protokoll) судебного процесса и в подтверждение такой интерпретации ссылается на письмо Янна к Тау от 3 декабря 1945 года (Bachmann, S. 280), где, в частности, говорится (курсив мой. — Т. Б.):

...

Я все еще живу в Дании, и это сейчас очень тяжело для человека, являющегося гражданином разгромленной Германии. Ненависть не считается ни с твоей позицией, ни с тем, как ты жил последние тринадцать лет. Вы же помните Кафку, этого страдальца. Мы живем, вместе с Йозефом К., в его Процессе, уничтоженные незримым обвинением.

* * *

В неопубликованном письме Вернеру Хельвшу от 24 февраля 1946 года (я благодарю за разрешение процитировать этот текст сотрудников Марбахского архива) Янн писал:

...

«Все-таки я кое-чему научился у Томаса Манна. Несколько десятилетий назад он однажды провозгласил, как оракул, что в книгах ему кажутся невыносимыми лишь два слова: „— сказал он“. Эти „сказал сказала сказало“ я употребляю в „Реке“, намеренно, так часто, что они, по сути, стали элементом стиля».

2

Эта глава намечает основные темы «Свидетельства» и замыкается в круг с последней главой второй части трилогии — «НОЯБРЬ, СНОВА». Через двадцать семь лет после катастрофы, описанной в «Деревянном корабле» («слепому пассажиру» был тогда двадцать один год), Густав встречает (воображаемого?) собеседника, чьи циничные, как ему кажется, высказывания побуждают его попытаться осмыслить и оправдать собственную жизнь. Через год после этой встречи 49-летний Густав начинает записывать свое «Свидетельство».

Важная параллель к этой главе — запись Янна из «Борнхольмского дневника» 1935 года (Epilog. Bornholmer Aufeeichnungen, S. 548–550):

...

Я не вправе сбиться с пути, запутаться в ущельях исчезнувших событий. Жизнь моя стала более одинокой. Многое во мне выгорело. Я достаточно стар, чтобы понимать: существование мое уже покатилось под гору. Всё было, как оно было. Я не хочу, чтобы это движение обратилось вспять. Я ничего не хочу вернуть себе, кроме надежды, необходимой, чтобы жить дальше. В моем прошлом были и великие часы. Которые никогда больше не повторятся. Но в конечном счете и они истекли, не оказав воздействия на мою дальнейшую жизнь, — как всё повседневное. И я не понимаю, почему должен был потратить десятилетия, чтобы в итоге остаться бедным, лишенным цели.

Прошлой ночью мне приснился сон. Я стоял на надгробной плите Фриделя — для читателя: Фридриха Готлиба Хармса, моего друга. <…> Потом я оказался в квартире моих родителей. Какой она была, когда я учился в школе. Я смотрел в пролет темной винтовой лестницы, ведущей на первый этаж. Снизу, из тени Нераспознаваемого, по лестнице поднимался Фридель. Я услышал его голос раньше, чем узнал его. Он сказал очень отчетливо: «Я, пожалуй, должен еще раз с тобой поговорить». Я воспринял эти слова как утешение. Но в то же мгновение узнал его. Лицо было еще более худощавым, чем на посмертной маске. И пепельно-бледным. Я вздрогнул — не только от сострадания к Фриделю, но еще больше из-за охватившего меня ужаса. Я сразу понял, что не вправе уклониться от него, что это было бы предательством — поддаться сейчас страху и бежать. К тому же, он бы меня догнал. Впал бы в ярость, не стал бы меня щадить… Я отчетливо чувствовал, что он мертв. Он еще прежде сдвинул камень подо мной. Он ходил, у меня за спиной, по всем дорогам и даже назад, в то время… Я обнял его и заплакал. Присел на стул и, дрожа, обнимал его. Но мало-помалу холодный страх возобладал над желанием услышать его совет. Я ясно чувствовал, как жадно хочу услышать его слова, и в то же время — как мой разум напрягается, чтобы разоблачить это сновидение. Желание проснуться победило. Я ничего больше не узнал. Я лежал в своей постели, ругал себя за трусость. И догадывался, что напрасно отверг предложенную мне бескорыстную помощь.

268