Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна ( - Страница 271

К оглавлению

271

Та же проблема памяти и забвения мучает Перрудью, героя одноименного романа Янна (Циркуль, с. 199, 201):

...

Хочу быть тем, кто через каждые двадцать четыре часа забывает свои поступки, ибо он через двадцать четыре часа снова будет невинным. Хочу, чтобы все пережитое мною стало привидившимся во сне, ибо тот, кто видит только сны, невиновен. <…> Есть известная история о человеке, который каждый день забывает прожитую им жизнь, потому что так устроен его мозг. Он забывает лицо возлюбленной, лица родителей, детей, друга, своего бога. Забывает книги и все их учения. Настоящее — вот питье, утоляющее его жажду; а часы, оставшиеся позади, для него как сплошной туман. Но ведь и все мы такие. В нашей памяти впечатления исчезают; потому что она как воск, который тает на солнце. Сегодняшний день и есть наша жизнь. Мы похожи на человека из той истории, который хоть и забывал все, но воспроизводил свои прежние поцелуи.

19

Я признаю свое смятение; но я все-таки пишу. У меня есть план. Слово «смятение» (Verwirrung) — один из лейтмотивов трилогии; в «Деревянном корабле» так названа шестая глава. Слова же о «плане» перекликаются с письмом Янна Людвигу Фоссу от 7 декабря 1944 года (в: Expressionisten):

...

У меня план: завершить последние переработки «Реки» к моему пятидесятилетию. Это очень сильно меня занимает. <…> Я чувствую, что приближаюсь к концу своего бытия, и у меня впечатление, что я еще должен сделать что-то завершающее, дать какое-то подтверждение.

20

Эта глава, в которой рассказывается о начале судьбоносного союза между Густавом Аниасом Хорном и Альфредом Тутайном, стоит под знаком Стрельца (первоначально изображавшегося как кентавр).

21

Порту-Алегри. Действие четырех глав (Декабрь — Март) развертывается в Латинской Америке и Африке, где Янн никогда не был. Вместо названий городов в рукописи изначально были оставлены пробелы, заполнявшиеся позднее (Bachmann, S. 88). Создается впечатление, что Янн подбирал названия реальные, но имеющие символический смысл. Так, название бразильского города Порту-Алегри означает «веселый порт».

22

…директор Дюменегульд де Рошмон, владелец корабля. Об этом имени см.: Деревянный корабль, с. 453.

23

Представьте себе: весенний лес… <…> И некая дева (он в самом деле употребил это слово), совершенно нагая, верхом на олене въезжает на луг, усыпанный желтыми цветами… Рассказ кока предвосхищает сказочный эпизод, которым заканчивается глава «Апрель»: Олений водопад начинает изливаться в небо; Тутайн в это время рисует, как мы узнаем позднее (Свидетельство II), привидевшуюся ему оживающую мраморную статую богини (Венеры Анадиомены? Эллены?).

О желтых цветах см. комментарий к «Новому „Любекскому танцу смерти“» (Деревянный корабль, с. 305–306).

24

И еще — стекло. <…> Но ведь бывает красное, которое прозрачно, — и зеленое, и синее, и коричневое. <…> Такие прозрачности можно соединить. <…> Получится прозрачный световой мир. Можно поверить, что это сама Душа мира: потому что все такое чистое, и гладкое, и прозрачное. Эти слова кока напоминают описание жилища Анны (Благодати, Мировой Души) в ранней пьесе Янна «Анна Вольтер» (Угрино и Инграбания, разбор пьесы см. с. 440–453). Брат Анны говорит (там же, с. 166; курсив мой. — Т. Б.):

...

А окна, окна повсюду в других местах наверняка настолько прозрачны, будто они — ничто, будто они — дыры, сквозь которые в дом проникает весь холод кричаще-яркого света; они наверняка не многоцветно-прекрасные, как здесь, и не смотрят на цветы и деревья.

Вообще рассуждения кока об искусстве в этом месте романа усиливают впечатление, что кок — пародийный вариант Принца из «Нового „Любекского танца смерти“».

25

Врата вины стоят широко открытые (Die Tore einer Schuld stehen weit offen). Возможно, аллюзия на псалом (23, 7): «Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы!» (В немецком переводе: Machet die Tore weit…). Более очевидная аллюзия — на «Врата Закона» в «Процессе» Кафки.

26

У меня пропал великолепный корабль — из тех, какие можно увидеть между бодрствованием и сном… В «Новом „Любекском танце смерти“», в начальном монологе Тучного Косаря, упоминается «промежуток, отделяющий бодрствование от сна. Наподобие грезы» (Деревянный корабль, с. 250). В письме к Эрнсту Кройдеру от 20 декабря 1949 года (Jahnn/Kreuder, S. 44) Янн называет роман «Деревянный корабль» «сновидческим прологом» (Traumprolog).

27

…словно разреженные и бессильные образы, отбрасываемые на экран волшебным фонарем <…> легли мне на лоб события прошедшего дня; эти подвижные водоросли опустились на морское дно, снова всплыли наверх, как трупы… Эти слова явно перекликаются с первой репликой Тучного Косаря в «Новом „Любекском танце смерти“» (Деревянный корабль, с. 250):

...

Зеленая водоросль покачивается в стекле морской воды. Водоросль стоит — при отсутствии зыби, — словно дерево, поддерживаемая потаенной силой жидкого. Если же вода вдруг каким-то чудом схлынет <…> бледносклизкое растеньице сразу опустится на дно: как животное, которое укладывается спать с надеждой, что и во сне будет переваривать пищу и дождется нового дня. Это иносказание. Вроде: пышное цветение и жалкое увядание. И вместе с тем — промежуток, отделяющий бодрствование от сна. Наподобие грезы.

271