Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна ( - Страница 281

281

106

…музыканты гамелана… Гамелан — традиционный индонезийский оркестр и вид инструментального музицирования.

107

…порядок многоголосого канона напоминает путь крейсера в бушующем море… Позже Хорн сравнит с броненосным крейсером свою симфонию (см.: Деревянный корабль, с. 489–491):

...

Темп, текст симфонии позволяют заключить, что это трагическое сочинение. Броненосный крейсер.

108

…старый человек, у которого война и чума отняли жену и детей: Самуэль Шейдт. Из семи детей Самуэля Шейдта (1587–1654) пятеро умерли во время эпидемии чумы 1636 года. В основанном Янном музыкальном издательстве «Угрино» с 1923 года выходило Полное собрание сочинений Шейдта. Всего вышло четыре тома.

109

Я заговорил с Альфредом Тутайном — впервые в этом городе — о кораблекрушении «Лаис». Важно отметить, что этот разговор о кораблекрушении и о галеонной фигуре возникает после первых музыкальных успехов Густава.

110

…фотография негритянской девушки. Скорее всего, имеется в виду фотография из книги австрийского антрополога и фотографа X. А. Бернатцика (Н. A. Bernatzik, 1997–1953) «От Белого Нила к Бельгийскому Конго» (1929). (См.: Fluß ohne Ufer: eine Dokumentation, S. 286).

111

«Поедем в Африку!» «Может, счастье ждет меня в Африке», — говорит, отправляясь в путь, Странник в «Новом „Любекском танце смерти“» (Деревянный корабль, с. 262–263).

112

Тутайн, подобно удлинившейся тени, двигался у нее за спиной… <…> …начал теребить ее платье. Внезапно оно соскользнуло на пол — и юная негритянка предстала передо мной во всем великолепии своей безупречной матово поблескивающей кожи. В «Психологии переноса», в главе «Обнаженная истина», Юнг комментирует алхимический рисунок, на котором изображено следующее (Психология переноса, с. 183–184):

...

Целомудренные одежды сброшены. Мужчина и женщина стоят друг против друга, не смущаясь, во всей своей естественной наготе. Солнце говорит: «О Луна, позволь мне быть твоим супругом»: Луна говорит: «О Солнце, я должна уступить тебе». Голубь несет ленту с надписью: Spiritus est qui unificat [Дух есть тот, кто соединяет]. Эта ремарка плохо согласуется с неприкрытым эротизмом изображения, ибо если слова, произносимые Солнцем и Луной (братом и сестрой, надо заметить), вообще хоть что-то означают, они определенно должны означать земную любовь. Однако, поскольку посредником объявлен дух, спускающийся свыше, ситуация приобретает и иной аспект: предполагается, что она есть единение в духе.

Сам комментарий (там же, с. 452, 454; курсив мой. — Т. Б.):

...

Человек предстает таким, каков он есть, демонстрируя то, что было скрыто под маской условной адаптации: свою тень. Тень теперь перешла вверх, в сознание, и интегрировалась с эго, — что означает шаг в направлении целостности. <…> Ассимилирование тени как бы наделяет человека телом: животная сфера инстинктов, а также первобытная или архаическая психе возникает в поле зрения сознания и уже не может подавляться фикциями и иллюзиями. Так человек становится для самого себя той сложной проблемой, каковой он и является на самом деле. Если он хочет вообще достичь хоть какого-то развития, он должен всегда удерживать в сознании тот факт, что он представляет собой такую проблему. Подавление ведет к одностороннему развитию, если не к стагнации, заканчивающейся невротической диссоциацией. <…> Несмотря на все опасности, преимущество данной ситуации в том, что как только обнажается истина, дискуссия может быть сведена к наиболее существенному: эго и тень уже не разделены, но сведены вместе в (предположительно, довольно шаткое) единство. Это — большой шаг вперед; однако шаг этот в то же время заставляет еще явственнее проступить «инаковость» партнера…

113

…а потом иллюзорная картина блаженства снова разбивается вдребезги… <…> И однако всё это — будто мы не привыкли к такому по сновидениям? — лишь прозрачное стекло. Слишком покоряюще-реально, чтобы выстоять хоть несколько секунд. Первая встреча с Эгеди описывается почти теми же словами, что и иллюзорные превращения в матросском кубрике в книге «Деревянный корабль» (Деревянный корабль, с. 113–114):

...

Потом прозрачная материя устремилась вперед, словно ее кто-то швырнул, ударила в грудь каждому, грозя его раздавить. Но неожиданно вдребезги разбилась об устало колотящиеся сердца. Сверкающие осколки, как от елочных украшений, посыпались вниз и растаяли, словно выпавший летом снег, — еще прежде, чем достигли земли.

Реальности, которых в земном мире — из-за мелочности людских целей — осталось так мало, на какие-то мгновения вторглись в матросский кубрик. И не смогли там выстоять. Они погибли в этом круге молчания. Потому что молчание было обманчивым и человеческим, а не честным и первозданным. Оно означало для всех случайное бремя. И люди стряхнули с себя свет новых звезд. Не захотели быть принесенными в жертву неведомым глубинам. <…> То были минуты кризиса, когда человеку приходится заплатить за свое рождение. Превращения, какие случаются при встрече лицом к лицу с ангелом смерти.

114

В моей памяти это тело так и осталось прозрачным, неопределенным — как форма предмета, лежащего на дне быстротекущего ручья. Густав видит Эгеди одетой, нагой и под конец — в своей памяти — прозрачной. Так же — в эпизоде с превращениями в кубрике — видят моряки «Лаис» своих воображаемых двойников (Деревянный корабль, с. 111–112; подчеркивание мое. — Т. Б.):

281