Наступил момент, когда стены кубрика преобразились и стали зеркальными. Стали просторным стеклянным ландшафтом, заключающим в себе образ каждого в отдельности. Но это были не просто ровные сверкающие зеркала, в которых человек видел собственное лицо, даже <…> Обозначилась прозрачность посвежее, в которую моряки и уставились: еще более уплотнившаяся иллюзия. Все в целом — просторно, как поле или как сад. Реальнее, чем отбрасываемый свет. В отраженных зеркальной поверхностью двойниках угадывалась самостоятельная жизнь.
…пахла чесноком и асафетидой… Асафетида, или ферула вонючая, — многолетнее травянистое растение. Млечный сок корней этого растения используется для получения пряностей и лекарств. Запах асафетиды за несколько минут пропитывает комнату так, что в течение суток не выветривается.
Эгеди — так звали негритянку… Прототипом для Эгеди послужила Андреа Манга Белл. Еще до отъезда из Германии, в 1920-е годы, Янн на протяжении полугода был опекуном двенадцатилетнего Манга Манга Белла и его сестры Андреа. Родителями этих детей были Александр Манга Белл (1897–1966), сын последнего короля Камеруна, депутат французской Национальной ассамблеи, и Андреа Манга Белл, в девичестве Ребуффе (позже спутница жизни Йозефа Рота). В 1948 году Манга Белл, больной туберкулезом, был при невыясненных обстоятельствах застрелен в Париже своим отцом. В архиве Янна сохранился конверт с фотографией брата и сестры (в возрасте примерно 12 и 10 лет), на котором написано: «Фотография. Манга — Манга — Белл + Эгеди» (Fluß ohne Ufer: eine Dokumentation, S. 286).
Мы, спотыкаясь, прошли no булыжной мостовой и свернули в боковой переулок, круто взбирающийся на холм. <…> Ряды домов постепенно сошли на нет. <…> Дорогу теперь обрамляли поросшие травой канавы. К ним примыкали поля. Время от времени удавалось распознать, что на них растет. <…> Но все это можно было рассмотреть лишь в непосредственной близости; даль же представлялась волнистой грядой холмов. Описание этого пути напоминает изображение перехода в потусторонний мир в романе «Это настигнет каждого» (Это настигнет каждого, с. 349):
...Некоторое время они двигались вдоль железнодорожного полотна; но потом свойства улицы изменились из-за всякого рода подмен. Она сделалась совершенно безлюдной и, похоже, теперь полого поднималась вверх. Сперва друзья вообще этого не заметили. Но по прошествии какого-то времени, довольно большого, они вдруг увидели, что находятся вне пределов города. Справа и слева от дороги выстраивался ландшафт, который, казалось, состоял лишь из красок, ничего им не говорящих. Они как будто распознавали поля; но было неясно, растут ли на этих полях культурные злаки, или только буйные дикие травы. Леса, возникавшие вдали и похожие на тучи или на незавершенные горы, имели тот же цвет, что и поля по обе стороны от дороги. Друзья, не чувствуя усталости, шагали дальше и вскоре поняли: прямая как стрела дорога, по которой они идут, похоже, уводит в бесконечность.
В горизонтальной проекции дом, очевидно, был квадратным. <…> Я не мог придумать другого объяснения для ночной иллюминации, кроме того, что здесь живет Эгеди. Квадрат в алхимии, согласно Юнгу (Психология переноса, с. 150–151), «выражает первоначальный образ человека и души. „Четыре“, в качестве минимального числа, способного создать упорядоченность, репрезентирует плюралистическое состояние человека, еще не достигшего внутреннего единства, следовательно — состояние скованности и разъединенности, дезинтеграции, когда человека раздирают разнонаправленные силы, муки неискупленности, стремящейся к единству, примирению, спасению, исцелению и целостности».
Он открыл калитку в дощатом заборе. Возможно, описание этого хутора навеяно представлениями о Нифльхейме — находящейся вне пространства и времени обители германо-скандинавской богини смерти Хель. Интересно, что и Юнг описывает сферу бессознательного сходным образом (Таинство воссоединения, с. 291):
...Эго — оно Здесь и Сейчас, но «вне-эго» находится в чуждом Там, раньше и позже, до и после. Поэтому не удивительно, что примитивный разум воспринимает психику вне эго как чужую страну, населенную духами смерти. На достаточно высоком уровне она принимает характер теневой полуреальности, а на этапе древних культур тени этой потусторонней страны превращаются в идеи.
Рядом с неспокойным пламенем, на земле, стоял ветхий стул. На стуле сидела женщина и курила сильно дымящую самокрутку. <…> Женщина была необыкновенно толстой. <…> Женщина, казалось, не имела другого занятия, кроме как сидеть и курить. <…> Пожалуй, она на четверть индианка… О богине Хель в «Младшей Эдце» говорится (Скандинавская мифология; цит. по Интернету): «А великаншу Хель Один низверг в Нифльхель и поставил ее владеть девятью мирами, дабы она давала приют у себя всем, кто к ней послан, а это люди, умершие от болезней или от старости. Там у нее большие селенья, и на диво высоки ее ограды и крепки решетки. <…> Она наполовину синяя, а наполовину — цвета мяса, и ее легко признать по тому, что она сутулится и вид у нее свирепый». Хель иногда отождествляется с Frau Holle (в русских переводах — Госпожа Метелица), а та, в свою очередь, с Фригг, женой Одина. Фригг в римскую эпоху ассоциировалась с Венерой. Фригг и Frau Holle — изначально богини-матери, богини земли и материнства. Стул — может быть, Хлидскьяльв, трон Одина, на котором, кроме него, может сидеть только Фригг. В «Видении Гюльви» Снорри Стурлусона говорится, что Хлидскьяльв находится в чертоге Валаскьяльв, и когда Один восседает на Хлидскьяльве, ему видны все миры и все людские дела.